Вера представила, как Молчанский забирается на высокую лестницу, балансирует на ней, пытаясь совладать с собственным весом, привязывает к дереву веточки калины, пыхтя от усилия и высунув язык. Была у него такая привычка в те минуты, когда он бывал очень сильно чем-то увлечен. Представила и улыбнулась.

Зазвонил мобильник, и она посмотрела на экран. «Шеф» — было написано на нем, и ее улыбка стала еще шире. Ей отчего-то сделалось смешно, что он позвонил именно в тот момент, когда она о нем думала.

— Да, — сказала она и тут же прикусила язык, потому что собиралась назвать его просто по имени. При любопытной Марине это было бы непростительной оплошностью. — Павел Александрович, я вас слушаю.

— Вера. — Голос у шефа был напряженный и какой-то чужой, словно она разговаривала с незнакомцем. — Слушай меня внимательно и запоминай, потому что у меня не будет возможности повторить. Я воспользовался своим правом единственного звонка для того, чтобы позвонить тебе.

— Какого единственного звонка? — не поняла Вера.

— Не перебивай, пожалуйста. Меня задержали по подозрению в убийстве Кати и Светланы.

— Как в убийстве?

— Вера, не перебивай, я тебя умоляю. Во-первых, позвони Аркадию, моему адвокату. Пусть найдет меня в СИЗО и уладит все формальности. С кем еще связаться, он знает, поэтому на органы не выходи и на «контору» тоже. Присмотри за Костиком, если его будут выписывать, забери к себе. Глашу успокой, я знаю, она переживает. Хорохорится для виду, но расстраивается, я точно знаю. Так, с этим все. Похороны Светланины, когда разрешат хоронить, организуй. Ты справишься, я знаю. Ну и когда в квартире можно будет ремонт начать, займись этим. Где деньги, ты знаешь.

Вера действительно знала. У предусмотрительного Молчанского на даче был тайный сейф, в котором лежала отложенная на черный день наличность, а также банковская карта, к которой у Веры был доступ. На похороны и ремонт там точно должно было хватить. На то, чтобы дети Молчанского в течение как минимум года не знали ни в чем нужды, тоже. Года???

— Паша. — Секретарша вылупила глаза, но сейчас Вере было совершенно наплевать на то, что кто-то подумает. Мужчина, которого она любила, был в беде, и ему нужна была ее помощь. — Пашенька. Ты что, считаешь, что это надолго? Тебя арестовали так надолго, что ты не успеешь к похоронам и ремонту?

— Я не знаю, Верушка, — сказал он, и столько нежности было в его голосе, что у Веры заболело сердце, надсадно, как у старухи. — Я считаю, что нужно приготовиться к самому плохому и радоваться, если повезет больше. Я знаю, что никого не убивал. Ты только верь мне. И не плачь, ладно? Я тебе обещаю, что у нас все будет хорошо.

— Ну все, хватит, — послышался в трубке чей-то грубый голос, и тут же в ухо Вере ударили частые гудки, отвратительные, тошнотворные гудки, от которых взрывалась черепная коробка.

Вера отбросила телефон, как будто он был приготовившейся ужалить гадюкой. Впрочем, так оно и было. Телефон только что ужалил ее, больно, почти смертельно. Но Вера не могла себе позволить умереть от боли и яда. Ей нужно было выполнить все поручения Павла Молчанского, а заодно и спасти его от тюрьмы. Ни на кого она не надеялась, кроме самой себя. И те горы, которые ей предстояло свернуть ради его спасения, были тем самым противоядием, в котором она сейчас так отчаянно нуждалась.

Вера вытерла выступившие слезы, подняла с пола ни в чем не повинный телефон, распрямила плечи под любопытствующим взглядом секретарши Марины и зашагала в кабинет Молчанского. Впервые в жизни она жалела, что его не отделяет от приемной глухая дверь, которую можно было бы захлопнуть за своей спиной.

* * *

С настоящим другом невозможно поссориться. Эта мысль была для Веры Ярышевой аксиомой, которую не требуется доказывать. В ее жизни бывали люди, разногласия с которыми приводили к полному расторжению отношений. Зачем общаться с человеком, который повел себя с тобой по-хамски? Зачем терпеть рядом зануду или неисправимого ипохондрика? Зачем подпускать близко тех, кто не разделяет твои ценности, кому не дорого то, что дорого тебе, кто вытирает ноги об твою мечту или позволяет себе уничижительно говорить о вещах, которые для тебя важны? Вера и не общалась, не терпела и не допускала.

Вот только с настоящими друзьями все вышеописанное не работало. С ними можно было спорить до хрипоты, ругаться в пух и прах, даже драться в кровь, как бывало, к примеру, в детстве, и все равно оставаться рядом, плечо к плечу, и в радости, и в горе. Именно поэтому по дороге к дому своей ближайшей подруги Юльки Асмоловой Вера даже не вспомнила о том, что вчера вечером они если не поругались, то уж совершенно точно крепко поспорили. В той системе ценностей, которая была общей для Веры и Юльки, подобные мелочи совершенно не имели значения.

Юлька тоже встретила подругу совершенно буднично.

— Привет, — сказала она, отперев дверь. — Солянки хочешь? Я с утра сварила. Вдруг так солянки захотелось, что в голове мутилось от вожделения. Вместо того чтобы работу доделать, я огурцы соленые строгала и почки варила. Нет, уволят меня когда-нибудь с работы, точно тебе говорю.

И Вера, и сама Юлька знала, что в этих словах содержится одно лишь лукавство. Юлька, работающая художником в крупной фирме по производству казуальных игр, талантлива была неимоверно, работала на дому, человеком слыла системным и четко соблюдающим дедлайны. Работу свою она организовывала так, чтобы идти с заметным опережением графика, а потому небольшие отклонения от режима, необходимые, к примеру, для того, чтобы сварить солянку, вполне могла себе позволить.

— Буду, — решительно сказала Вера, стаскивая с ног ботинки. — Солянку буду, а еще выданный к ней отдельный соленый огурец, ржаной черный хлеб и рюмку водки. Есть?

— Огурец или водка? — деловито уточнила Юлька. — Огурцы я в солянку искрошила, но это не беда, новую банку сейчас открою. Водка тоже имеется. На балконе, чтобы холодная. Чего стряслось?

Проницательна была Юлия Асмолова, ничего не скажешь. Вера вспомнила причину их вчерашней размолвки и внутри себя усмехнулась. Конечно, ни при каком раскладе ее подруга не могла бы подумать, что Вера прибежала мириться. Нет, не приняты были между ними такие глупости. А вот представить, что за прошедшие со вчерашнего вечера часы Молчанский успел ее обидеть, могла. Ведь в случае любовных неурядиц и душевной сумятицы Вера всегда прибегала за советом и утешением именно к ней. Конечно, в обратную сторону правило тоже работало.

— Стряслось, — серьезно сказала она, проходя на кухню, где на плите стояла кастрюля с огненной солянкой, испускавшей такие ароматы, что Вера невольно вспомнила, что с самого завтрака ничего не ела. Господи, как же давно это было, практически в прошлой жизни. — Юль, я вообще-то к твоему мужу, а не к тебе. Он скоро придет?

— Да, с минуты на минуту. Звонил, что уже выехал, я и солянку подогрела. Начала уж было переживать, что мы с тобой до его возвращения почирикать не успеем, а ты и вовсе по его душу. Что-то совсем серьезное?